Мой ребёнок от тебя - Страница 17

К оглавлению

– Идти за вином?

– Да, принеси, пожалуйста.

– Красного или белого?

– Красное тащи. Наташе тоже нальём полбокальчика.

– Далеко он ушёл?

– Сейчас придёт. У нас там бар в гостиной.

– Вень, мне так неловко.

– Наташа, я прошу тебя, не начинай. Виктор тоже вот думает, что я обиделся, и при этом ведёт себя так, чтобы я же его бросился утешать. И ты ещё туда же. Всю жизнь, пока меня не встретил, он любил только женщин. Рано или поздно нечто подобное должно было случиться. Нет у меня никаких претензий ни к нему, ни к тебе, ни к судьбе, которая так хитро повернулась. Во-первых, для меня большое облегчение узнать, что шлюх он домой не водит. Я в этом отношении брезглив до паранойи. А во-вторых, представь себе, на твоём месте мог, то есть, могла оказаться кто угодно. Посторонний, чужой человек. Нет, хуже – посторонняя чужая баба, самка, готовая сражаться за свои права. Это же ад настоящий. Плавали, знаем.

– Венечка, клянусь, я… то есть, ты никогда не пожалеешь. Если только я буду мешать…

– Наташа, всё. Успокойся. Поживём – увидим, кто кому и чем помешает. Я точно так же как ты, и как Витя, на совершенно незнакомой территории. Но я стараюсь не паниковать и не накручивать. Делай, как я: лицо попроще, заморачивайся поменьше, вообще, расслабься и получай удовольствие от жизни.

Вот это синхрон! Впечатляюще!

– Лис! Я правильно тебя понимаю, Ната может собирать манатки и перебираться к нам? И ты не убежишь?

– Манатки она может и не собирать. Без приданого обойдёмся. Купим всё, что понадобится. А я не убегу. – Он добавил тихонько, как будто, про себя. – Мне и бежать-то некуда.

– В таком случае, можно вступать в переговоры.

– Какие ещё переговоры?

– Матримониальные. Вернее, антиматримониальные. Я так полагаю, что Наташина маменька потребует официального предложения, подвенечного платья и печати в паспорте.

Венечка повернулся ко мне и сделал круглые глаза:

– Серьёзно?

– Боюсь, что да. Впрочем, учитывая залежалость товара и её исключительное расположение к купцу, может, и так обойдётся.

– Что тогда пойти костюмчик тебе посимпатичней выбрать для сватовства? – Протянул Венечка задумчиво глядя в окно.

– Я, вообще-то, планировал просто позвонить и поставить перед фактом.

– Это далеко не моя епархия, но раз уж ты собрался делать предложение, то, наверное, это нужно очно. Поезжайте вместе. Только пусть Наташа отдохнёт сначала. Как ты? Вздремнуть не желаешь? – Я поспешила отказаться, но тут же почувствовала резь в глазах от потребности их закрыть.

– Седативный настой-то зря, что ль, пила? Пойдём, я тебя уложу.

– Лис! А вино как же?

– Позже выпьем, отметим твоё удачное сватовство. И вообще, мне минут через двадцать хорошо бы выйти уже.

– Надолго?

– Нет. Анжеле надо там что-то с документами помочь разобраться.

– А-а! Значит надолго.

– Не драматизируй.

– Я не понимаю, эта курица сама хоть что-то может?

– Витя, Витя! При даме!

– Ничего, при даме хвалить других женщин нельзя, а ругать можно. Она не секретарша же, директор фонда. Мало желающих на её место было? А с мозгами среди них не было?

– Дискуссию по этому поводу считаю бесперспективной и закрытой. Идём, Наташечка, приляжешь. – Он повёл меня за руку. – Я тебе пока так, мельком всё покажу. Квартирка небольшая, но мало ли, заблудишься спросонок. – Ничего себе «небольшая». Видел бы он наши с мамой сорокаметровые хоромы: дому лет семьдесят, комнаты смежные, колонка для нагрева воды. – Здесь у нас гостиная, она же парадная столовая, короче говоря, зала. В той стороне гардеробная, два наших кабинета. Здесь наша спальня. Вот эти две гостевые. Гостей практически не бывает, выбирай любую. Та, по-моему, уютней.

– Можно я всё-таки в этой?

– Конечно.

«Та», которую он предложил, являлась местом наших с Виктором тайных свиданий. В ней я буду чувствовать себя ехидной, предательницей. А в эту Венечка сам меня привёл.

– Располагайся, о плохом не думай, наладится всё, так или иначе.

– Он тебя очень любит.

– Не сомневаюсь. У меня, знаешь ли, было множество поводов в этом убедиться.

– И я тоже. Это некстати тебе совсем, и нелепо, и странно, и, наверное, чуждо, но я тебя люблю.

– Трудно представить ситуацию, в которой кто-то меня любит, а мне это некстати. Теоретически всё возможно, разные там маньяки и прочее, у нас, как видно, не тот случай. Не слишком много меня в этой жизни любили, так что, я могу быть только благодарен.

Я смело приблизилась к нему и крепко обняла. Вдохнула чудесный запах его волос. Тонкий, едва осязаемый аромат защекотал мне ноздри, и щекотка эта перешла в район затылка, где-то внутри головы. Какой он тоненький. Животом и грудью я осязала стройное гибкое тело. Щека коснулась его щеки – ни малейшего следа щетины. Рука сама собой скользнула по спине и вниз – совершенный изгиб, переходящий в безукоризненные полушария. Мне безумно хотелось подольше поласкать его и смертельно не хотелось отпускать, но он мягко отстранился:

– Я пойду. Отдохни хорошенько.

И вышел, прикрыв за собою дверь.

Немного больно. Говорю немного, потому, что рассудок знает, надеяться на то, что ласки мои его прельстят – верх идиотизма. Но быть отвергнутой всегда неприятно, это мягко говоря. За обедом меня и впрямь клонило в сон, теперь ни в одном глазу. Я вышла, прислушалась, они всё ещё в кухне. Звенят посудой, наверное, прибираются. Подкралась поближе, затаив дыхание. О чём говорят? Не жалуется ли Венечка на мои приставания? Не переменит ли своей великодушной милости на праведный гнев?