– Тот человек, что усыновил тебя?
– Как выяснилось, он действительно мой отец. До самого окончания со мной там обращались как с больным. Ходили вокруг на цыпочках, слово лишнее сказать боялись, но при этом повышенное внимание. Каждый шаг – точно под лупой.
– Это же просто жутко!
– Не то слово, да ещё учитывай, что я был подростком. У меня чуть крыша не поехала. Но на этот случай, естественно, был куплен целый штат психологов. Самое смешное, что как раз сейчас, история повторяется.
– Хочет разлучить вас с твоим нынешним?
– Нет, не то. Я ведь в Москву перебрался.
– Да, помню, ты хотел.
– Довольно поздно решился, но всё-таки. Понимаешь, у меня всегда оставалось ощущение, что мама всё ещё там, живёт как раньше. Я, разумеется, отдавал себе отчёт, что её нет, но именно ощущение, как фантомная боль, понимаешь?
– Да, милый, я понимаю.
– В общем, тянуло туда. И совсем не приходило в голову, что безумная фурия со своим порченым сынком тоже поблизости окажется.
– Его жена?
– Да, это отдельный разговор, я опять отклонился. Короче, мы переехали. Друга своего я из семьи увёл с большим скандалом. Тоже особым номером программы надо об этом петь. В общем, была иллюзия, что могу распоряжаться собой и своей жизнью, делать всё, что хочу. Увлёкся онкологией, в аспирантуру поступил, на работу в хорошую клинику устроился.
– Постой, ты врач?
– До сих пор числился.
– Молодчина, всё как хотел!
– Как бы не так! Он купил эту клинику, представляешь? Чёрт меня дёрнул в частную поступить. Думал, там свободы побольше, возможность поэкспериментировать, не слишком формально подойти к лечению. Идиот. В частную клинику! В России, где полным-полно государственных. Впрочем, не исключено, что он легко провернул бы какую-нибудь приватизацию.
– Погоди, ну купил, ну и что?
– А то́! Я сначала тоже подумал: плевать; буду работать, как ни в чём не бывало, какой резон мне бегать с места на место. И ничего, вроде бы, более-менее сходило пару-тройку месяцев. Но сейчас начинаю замечать, то самое отношение, как в Хайфилдскул. Повышенное внимание и опаска.
– Все уже в курсе?
– Высокое начальство, главврач и приближённые, по-видимому, всегда были в курсе. Народ не знает ничего конкретно, но атмосферка та ещё. Слухи разные, домыслы. Кто-то думает, что я племянник Сидоровой, это наша зам по лечебной, особо выдающийся мой доброжелатель. Ну и в таком же роде догадки. Короче, со мной предпочитают «не связываться», это с одной стороны, а кое-кто прямо заискивает. А я не знаю, как реагировать, понимаешь? Как принц наследный милости раздавать во все стороны? Или делать вид, что моя хата с краю? Короче, валить оттуда надо. Не смогу я там тихо-мирно заниматься делом. Буду у всех бельмом на глазу.
– Зачем он это делает? Ведь ты его ребёнок. Зачем ему отравлять тебе жизнь?
– У него свои представления о жизни и свои амбиции. Ему нужен наследник. Мой брат, Борис, надежд не оправдал. Я, выходит, запасной вариант.
– Бенджи, малыш, я знаю, что делать.
– Удавиться?
– Брось, я заберу тебя с собой, в Америку. У меня там кое-какие связи. Сварганим тебе новые документы, устроишься в любую клинику. Главное, снова будем вместе. Теперь навсегда, согласно клятве.
– Ты не знаешь дядю Аркашу. Он меня везде достанет. У него в Америке крупное фармпроизводство, связи, полагаю, не хуже твоих. Ты, кстати, чем занимаешься?
– Да так. Работаю на одного юриста. Вроде частного детектива по особым поручениям.
– Хм, ясно. Он Пери Мейсон, а ты Пол Дрейк?
– Типо того, но Бенджи, не делай преждевременных выводов, мой босс большая шишка, спрятать тебя нам ничего не стоит, поверь. Прошу, соглашайся.
– Ты давно в Америке?
– А вот тогда из Хайфилда меня и увезли.
– Забавно, у тебя теперь совсем американский выговор.
– А у тебя опять русский акцент.
– Хи-хи, – сказал он по-русски, – сосите, пуритане сраные, своё чистейшее британское произношение.
– Я не знаю, что это значит, но очень сексуально звучит. – Майк резким, чуть грубоватым движением перевернул его на живот. – Решайся, – продолжил он, делая бёдрами энергичные толчки, – Я тебя. Никому. В обиду. Не дам. – Бенджи тихонечко застонал. – Хорошо?
– Да-а.
Майк зашептал, горячо дыша ему в самое ухо:
– Я неделю ещё в Париже. Подумай. Захочешь – вместе улетим. Окей?
– Don't stop, Mike, please, don’t stop.
***
– Двенадцатый час, а его всё нет. Не понимаю, чего ты сидишь? Разве не пора ещё бить тревогу?
– Ещё подождём.
– Недоступен.
– Ясно, что недоступен, ты уже раз двадцать набирала.
– Вить, я где-то в кино, что ли, видела, мобильник, даже выключенный, можно как-то отследить. Позвони своим парням из службы безопасности, они наверняка помогут.
– Зачем?
– Как это зачем?! Узнаем, где он находится, поедем туда.
– Ната, дорогая, а ты уверена, что это не поставит нас всех в крайне неловкое положение?
– Ты что же, думаешь он... ну, нет! Он не станет тебе изменять. Тем более так.
– Почему ты уверена?
– Во-первых, он в тебе души не чает, во-вторых, даже если бы вдруг завелась какая-то интрижка, он бы хоть позвонил, предупредил нас, чтобы мы с ума не сходили.
– Предупредил об интрижке?
– Нет, что он жив и здоров. С ним точно что-то случилось. И это ненормально, с твоей стороны такое спокойствие. Мы же не в Москве, и он не в клинике на дежурстве.
– А почему бы нет? Вдруг, мимо какой-нибудь больнички проходил, не удержался, схватил в охапку с десяток страждущих дам и лечит, лечит, не может остановиться.