Я не испугалась, не обиделась, оторопела просто. Сижу, лихорадочно соображаю, что ответить.
– Николай Анатольевич! – слышу голос Венечки, – вам к гинекологу надо.
– Что? – Обернулся к нему Прохоров. – У гинеколога карточка? – Захохотал раскатисто. – Его́ карточка у гинеколога?!
– Нет, его карточки там нет. А вас и без карточки примут. Вам срочно надо показаться.
– Чего-о?!
– Угу! А потом ещё ко мне загляните. Я вам груди пощупаю.
– Что ты сказал, щенок!
Здоровый толстый Прохоров всей своей тушей двинулся на хрупкого Венечку, схватил его за грудки и прижал к стене. Сердце моё провалилось куда-то в низ живота.
– Я сказал, что ты ведёшь себя как баба, как истеричка заполошная. Мужчины так не поступают.
– Да я ж тебя сейчас размажу, гомик вонючий.
Он потянул на себя, оттолкнул и ударил Венечку о стенку спиной. Я вскрикнула. Так он убьёт его!
И тут, практически одновременно Венечка каким-то очень коротким, резким и точным движением ткнул обидчика рукой в бок. А Танюшка схватила стул и ударила сзади по спине. Прохоров скорчился на полу, осыпая всех нас проклятьями и суля немедленное увольнение. С другого конца коридора злополучный пациент притащил охранника, который тут же бросился Прохорова поднимать. Венечка торжественно-комично пожал Танюшке руку:
– Благодарю вас, спасительница. – Подошёл ко мне, потрепал по плечу. – Успокойся, не трясись, тебе вредно. Пойдёмте, девочки, ко мне в кабинет.
– Завтра! – Кричал нам в след Прохоров с такой уверенностью и такой злостью, что не принять это всерьёз невозможно показалось. – Завтра тебя здесь не будет! Слышишь, урод?!
Венечка и бровью не повёл.
Чудесного моего настроения как не бывало. Что же будет! Если нас уволят, я меньше всех пострадаю. Идти, доказывать, добиваться, чтобы Венечку с Танюшкой не тронули? Только кто меня послушает. Друзья мои, как ни в чём не бывало, принялись болтать на отвлеченные темы. Раз только Венечка отвлёкся, прервал разговор:
– Подожди, Танюш, я Наташе таблеточку дам успокоительную, а то она никак в себя не придёт. Пей, не бойся, натуральное всё, там травки одни.
Мог бы не оговариваться, из его рук я хоть мышьяк проглочу, не поморщусь. Солнышко милое! Подумать только! Бросился меня защищать. От таблетки ли, от сознания ли важности момента, руки-ноги ослабли, к глазам подступили слёзы умиления. Но что это? Примесь непонятного чувства. Поверить не могу, неужели зависть? Страшно захотелось оказаться на месте Танюшки. Вот же не растерялась, дала прикурить подонку. А я, как клуша, только ахала, да глазками хлопала. Как быстро всё произошло. Буквально полчаса назад я была беззаботна и счастлива. Трах-бах, и вот на душе невыносимая тяжесть и уныние. Бедный мальчик, у него и так проблемы, один тот страшный «родственник» чего стоит, из-за меня ещё не хватало пострадать.
В дверь кабинета постучали. Танюшка сказала с сарказмом, но тихонько, чтобы тот, кто пришёл, всё-таки не услышал: «Занято!». Венечка улыбнулся, крикнул «Да, пожалуйста!». Я почуяла недоброе и напряглась. Дверь открылась. Вошёл главврач.
– Как вы, ребята? Медицинская помощь не требуется?
– Нет. – В один голос ответили Таня и Венечка.
Я встала:
– Эдуард Владимирович! Вениамин Аркадьевич ни в чём не виноват!
Главный улыбнулся, кивнул.
– У вас на сегодня записан кто-то?
– Да, – ответил Венечка, – на пятнадцать сорок, Рушанян.
– Отмените. И поезжайте-ка все по домам.
– Эдуард Владимирович! – снова подала я голос.
Он похлопал меня по спине.
– Домой, домой, девушка, отдыхать. – Развернулся и вышел, не желая больше ничего слушать.
– Нет, но Рушанян-то я, всё-таки, приму. – Заявил Венечка. – Её госпитализировать надо срочно. Там не опухоль, а конфетка. Возьмёмся, как следует – вылечим на раз.
– Всё ясно с тобой, – ответила Танюшка, – а у меня так и так рабочий день окончен. Не мог пораньше подраться. Такая отмазка пропала – сам главный с работы отпустил.
– Проводи, пожалуйста Наташу. – Моё робкое «не надо» не было замечено. – На, держи денежку, такси возьмите.
– Замётано. Ты сам-то как? Ничего? Спина не болит?
– Ну, ты ж не меня стулом-то огрела.
– Тады порядок. Пойдём, Наташ.
Утром меня нещадно рвало. То ли бигмак о себе напомнил, то ли вчерашнее потрясение сказалось. Так паршиво никогда в жизни себя не чувствовала. Сижу на полу в туалете поскуливаю, как собачонка. Тут мама в дверь забарабанила:
– Ната! Ты что там? Живот? Таблетку дать?
– Мам, отстань.
Через минуту опять стучится, не понимаю зачем, как будто я и так её в паре сантиметров из-за тонкой дверки не слышу.
– Тебе Инна Георгиевна с работы звонит. Подойдешь?
А Инна Георгиевна, это, как раз, та самая начальница по кадрам, которая меня на курсы оформляла. Не впустую, стало быть, Прохоров угрожал? Увольняют?
– Скажи ей, пусть идёт куда подальше.
Теперь всё равно.
– Разве так можно?! Ты заболела? Отравилась? Ну, выйди на минутку, поговори с человеком, там что-то важное!
Уж куда важнее. Делать нечего, придётся принять эту горькую пилюлю. И, кстати, о пилюлях, таблетку тоже надо выпить. Никак только не соображу, какую именно. Венечке позвонить? Бедный мой мальчик. Буду забирать документы, напишу заявление, или как там это называется, объяснительную, что он не при делах. По идее, его научный руководитель не должен оставить на улице своего аспиранта. Но увольнение по статье, для такого молодого доктора…
– Алло!
– Наталья Олеговна?